про реку: вода в реке мне нравится. Но не только. Море, например, я тоже люблю.

– Разве?

– Да.

– А как же слова в твоем стихотворении «Вы любить должны море, но любите что-то другое»? Ложь, получается?

– Нет, не ложь, – тихо ответила коза. – Просто когда любишь человека, любишь его больше, чем море.

– Необязательно.

– Ты какой-то сердитый. Я впервые тебя таким вижу.

– Впервые? Мы видимся от силы четвертый раз в жизни.

– Впервые за эти четыре раза, я имею в виду.

Ское повернул лицо к козе и стал разглядывать ее. Коза переступила с ноги на ногу, нервно дотронулась до своего пластикового носа, потом до рога, потом снова до носа и наконец спросила:

– Что?

– Можно снять с тебя маску?

– Ты же не хотел. Ты же снимешь ее в последней сцене.

– Без музыки не будет никакой последней сцены, – Ское перестал разглядывать козу и вновь повернулся к реке.

– Почему без музыки?

– Некому сочинить.

– В интернете полно музыки. На хостингах. Есть бесплатные треки, а есть те, что можно купить, и тогда они будут принадлежать только…

– Это не подходит, – перебил ее Ское. – Так с музыкой не поступают.

– Как?

– Она должна быть написана специально к фильму. Она – эмоции фильма. Настроение. Образ. Действующее лицо. Да даже просто лицо. Лицо фильма. Понимаешь?

Коза вздохнула.

– Как у тебя, – продолжил Ское.

– Что? – испугалась коза.

– Лицо. Если снять маску, под ней окажется лицо. Ты же его не покупала на хостинге?

– Ты расстался с девушкой? – предположила коза. – Поэтому такой?

– Не смог встретиться, – сказал Ское. – Так бывает.

– Да, так бывает, – подтвердила коза, хоть и не поняла ничего. Она опустила голову в маске, и теперь ее рога выглядели понурыми и даже слегка грустными. Ское посмотрел на рога и вспомнил предположение Вадима, что эта неведомая девушка влюблена в него.

– Извини, что так разговариваю с тобой. Ты здесь ни при чем, – сказал он.

Коза повернулась к нему всем туловищем, но ничего не ответила.

– Хочешь, провожу тебя до дома? – предложил Ское.

– Проводи, – она кивнула маской.

Они медленно зашагали вверх по Металлургов. Шли по растянутому на всю длину этой улицы скверу.

– У меня еще есть стихи, – сказала коза каким-то безнадежным тоном, словно уверена была, что никому ее стихи не нужны.

– Прочти, – попросил Ское.

– Они куцые.

– Люблю куцые.

– Они короткие.

– Короткие люблю.

– Они про облака.

– Тем более.

– Тогда вот: «Запах осени лезет в окно», – коза замолкла на выдохе.

– Действительно, короткие.

– Нет, это не все. Просто мне почему-то сложно читать стихи во время ходьбы.

– Тогда остановимся.

Они остановились. Ское повернулся к козе, коза повернулась к Ское. Он смотрел в ее карие глаза – единственное живое место на ее пластиковом лице. Точнее, морде. Она хрипло и без выражения прочла:

– Запах осени лезет в окно,И трамваи – сквозь рельсы оков.Голубое порвал волокноНежный цвет облаков.

Ское подождал немного, вдруг стихи продолжатся, но они не продолжились.

– Хорошие стихи, – сказал он.

– Нет, они плохие. Как и остальные. Они как вода из-под крана.

– Ты ошибаешься. И при чем тут вода из-под крана?

– Не знаю, вырвалось.

– Стихи хорошие.

– В моей комнате стоят два букета цветов. Они в оберточной бумаге. Синий такой целлофан. А сами высохли.

– Не выбрасываешь, потому что их подарил кто-то особенный?

– Я не знаю, кто их подарил. Их дарили не мне, а моей соседке по комнате. А она съехала. Цветы остались.

– Здесь недалеко есть киоск.

– Какой киоск?

– Цветочный.

– Зачем?

– Чтобы у тебя появились свои цветы.

– Я все придумала.

– Что?

– Насчет цветов. Их нет в моей комнате. Я видела в окно два букета в синей оберточной бумаге, когда шла за тобой. Я все придумала.

– Зачем?

– Я когда волнуюсь, несу всякую чушь, вот зачем. И соседки у меня нет и не было.

– Понятно.

– Что тебе понятно?

Ское не ответил. Когда поравнялись с цветочным киоском, он молча зашел внутрь. Коза осталась на улице. Она сунула руки в карманы и мяла подкладку куртки изнутри, потому что не знала, как реагировать. Скоро рядом с ней образовался Ское с букетом роз. Букет был обернут синей глянцевой бумагой.

– Не надо, – сказала коза.

– Надо.

– Ты хотел бы подарить их кому-то другому, ведь правда? Не другому – другой.

– Я хотел подарить их тебе, поэтому купил.

– Я не возьму, – сказала коза, а сама взяла. – Спасибо.

– Прочти мне еще что-нибудь. У тебя хорошие стихи.

– Хочешь включить их в фильм?

– Хочу послушать. У кого-то есть музыка, у кого-то слова. У кого-то есть фильмы.

– У тебя фильмы.

– А у кого-то ничего нет, но он хочет слышать, видеть, чувствовать – и тогда у него тоже появляется музыка, появляются слова и появляются фильмы, пусть и придуманные кем-то другим. Это нужно, как еда и вода.

– Или как любовь.

– Не знаю.

– А я знаю. И стихов тебе больше не прочту, извини. Они выветрились все из моей головы.

– Хорошо, – согласился Ское. – Тишина тоже красива.

– Тишины в этом городе нет. Ее нет в любом городе. Только шум.

– Шум – это громкая тишина, – сказал Ское и без всякого перехода спросил: – Где ты живешь?

– В общежитии.

– Учишься?

– Вроде того.

Дальше шли молча. Ское смотрел себе под ноги, о чем-то раздумывая, а коза смотрела то на него, то вверх, на луну. Ей нравилось, что облака почти черные и что они наплывают на желтый круглый диск, чтобы стереть его с неба, а затем вновь вернуть, как бы говоря: «Это была шутка, луну с неба мы не стирали». А еще ей нравился профиль задумчивого лица Ское. Он то освещался оранжевым светом фонарей, то скрывался в полутьме, когда они шли в том промежутке, где фонарей не было.

Подошли к дверям общежития, и коза выпалила:

– Можно тебя поцеловать? Ой.

Ское улыбнулся.

– В маске? – уточнил он.

– Я не то хотела сказать. То есть я вообще должна была молчать. Извини. Что я говорю? Прости. Это глупости. Я не хочу. То есть… Пойми, я не такой человек. Как я завтра в глаза тебе буду смотреть?

– Так же, как сегодня, – предположил Ское. – Не волнуйся. Твоих глаз за этой маской почти не разглядеть.

– Мне будет стыдно. Ты не представляешь, как мне будет стыдно!

– Не волнуйся, – повторил Ское. – Все в порядке.

Но коза продолжила волноваться. Пальцами она нервно скручивала низ своей куртки в рулончик. Нужно было бы уйти, но она хотела что-то добавить, какие-то слова, исправить ситуацию, но слова не шли в ее голову.

– Завтра снимаем сцену в клубе масок. Обязательно приходи, – сказал Ское.

– Хорошо, приду, – едва слышно она выдавила из себя, заставила свое тело повернуться к Ское спиной, открыть дверь и зайти внутрь. Оказавшись в тамбуре, она прислонилась к стене, стянула с лица маску, развернула ее к себе лицевой стороной и долго разглядывала. В пустые дырки-глазницы виднелся пол общежития, покрытый крапчатой темно-серой кафельной плиткой.

60

На следующий день Ское и Вадим встретились на остановке возле дома Ское, чтобы сесть на двенадцатый трамвай. Вадим прихватил с собой фотосумку с камерой внутри, Ское взял сценарий в нескольких экземплярах.

– Ну как? – спросил Вадим многозначительно, когда она заняли соседние сиденья в